— Ты сама виновата. Твой отец не может тебе дозвониться и сходит с ума от беспокойства.
— Помнится, не так давно он не желал с тобой разговаривать, — произнесла Розлин, с негодованием думая о том, что в критический момент мужчины всегда вспоминают о солидарности.
— Это только показывает, как давно ты не была дома.
— Я была занята.
— Чем же, интересно?
— Работала.
— А тебе не кажется, что мотаться по всей стране на девятом месяце беременности опасно?
— А вот этот вопрос я обсуждаю со своим врачом, а не со всякими посторонними, — резко ответила она.
— Розлин, если ты еще раз назовешь меня посторонним… — Стюарт не договорил, впившись в нее взглядом, выражавшим бессильную злобу.
Розлин испуганно наблюдала, как его большие руки сжимаются в кулаки и снова разжимаются. Казалось, он готов был ее задушить. Ну и что, если она нарочно его провоцировала? У нее были на то причины — как только она его увидела, ее с таким трудом восстановленное душевное равновесие рухнуло, как карточный домик от порыва ледяного ветра. Попытка вычеркнуть Стюарта из жизни была продиктована не злобой, а чувством самосохранения! Только гнев помогал ей выстоять и не поддаваться слабости.
— Тебе обязательно надо было вваливаться в зал? — хрипло спросила Розлин.
— Я собирался подождать снаружи, пока…
— Пока не увидел, что я пришла туда с Кевином! — догадалась она. — Как это похоже на тебя!
Стюарт не опроверг эту версию событий.
— А он еще не вызвался держать тебя за руку во время родов? — мрачно осведомился он, и под его оливковой кожей проступил румянец.
— Конечно нет! — выпалила Розлин, не подумав.
— Что ж, и то хорошо. — Она почувствовала, что неподдельное удивление, прозвучавшее в ее голосе, если не предотвратило, то на время задержало казавшийся неотвратимым взрыв. — Ты не можешь и дальше от меня отгораживаться, — возбужденно продолжал Стюарт. — Когда я увидел тебя сегодня, то вдруг понял, как много пропустил. — Его взгляд переместился на ее большой живот. Розлин было бы легче справиться с ситуацией, прочти она в его глазах отвращение, но в них светилось что-то похожее на благоговение.
— И кто же в этом виноват? — с горечью спросила она. — Это ты все усложнил. Если бы ты оставил меня в покое, мы бы остались друзьями, а не находились сейчас в стадии развода.
— Может, я тебя удивлю, но брак и дружба вовсе не исключают одно другого.
— Исключают, когда ты вдруг узнаешь, что твой партнер — бездушный мерзавец, не способный на искренние чувства.
Тем временем они дошли до автостоянки, и Стюарт открыл дверь темного «бьюика».
— Я с тобой не поеду, — заупрямилась Розлин.
— Ты не такая уж огромная, — успокаивающе прошептал Стюарт. — К тому же у меня достаточно просторная машина.
— Я рада, что ты видишь в нашем положении что-то смешное, но мне не до смеха.
— Неужели ты думаешь, будто меня забавляет мысль, что половина твоей беременности прошла без меня?
При этих словах Розлин инстинктивно посмотрела на Стюарта и прочла в его глазах такую острую боль потери, что почему-то сразу же почувствовала себя виноватой.
— Твоя мать в курсе дела. — Она вдруг застеснялась и положила руки на живот. — Я думала, она тебе…
— Да, она мне передавала. — Глаза Стюарта как-то потускнели, и он бесцветным голосом произнес: — Я должен был быть с тобой, Розлин.
Ее вдруг стали одолевать сомнения, которые обычно возникали только бессонными ночами, но она отбросила их, сказав себе, что не обязана искать оправданий своему решению, — во всем виноват только Стюарт.
— Если хочешь, я могу звонить тебе после визитов к врачу, — мягко предложила она.
— Решила сменить гнев на милость?
— Еще одно ироничное изречение, и я никуда с тобой не поеду, — пригрозила Розлин.
Она устроилась на переднем сиденье «бьюика», думая о том, почему же все-таки согласилась на предложение Стюарта подвезти ее.
В конце концов, должна же я каким-то образом добраться домой? — спросила себя она. Общественного транспорта Розлин старалась в последнее время избегать, потому что стала очень чувствительной к запахам.
— Ты в порядке? — Пристегнув ремень, Стюарт повернулся к ней и заметил, что она поморщилась.
— Нормально, только спина весь день ноет. Ты никогда не замечал, что в поездах ужасно пахнет горелой резиной, а от большинства таксистов за версту несет застарелым табачным дымом и каким-то жутким одеколоном?
— Нет.
— А вот я теперь все это замечаю.
— Ты пытаешься намекнуть, что от меня пахнет?
Да, причем совершенно восхитительно, мысленно согласилась Розлин, но не стала делиться с ним этой информацией.
— Нет, я просто поддерживаю беседу, — вслух сказала она.
— То есть стараешься избежать щекотливой темы, — уточнил он.
— Я имела в виду, что беременность — это не только радость. Большинству мужей в это время приходится несладко.
— И что мне полагается ответить? Что я благодарен тебе за то, что ты избавила меня от этого? Неужели ты в самом деле принимаешь меня за этакого незрелого олуха, который хочет, чтобы ему доставались только самые сладкие кусочки?
Гнев в его голосе поразил Розлин.
— Я просто хотела сказать… — начала она.
— Я знаю, что ты хотела сказать. А тебе не приходило в голову, что я за тебя волнуюсь? — Ненадолго оторвав взгляд от дороги, Стюарт взглянул на нее с мрачной улыбкой и сам себе ответил: — Вижу, что не приходило. Полагаю, ты не подумала и о том, что я мог захотеть быть рядом, чтобы помогать тебе в наименее приятные моменты беременности. Черт подери, только этого нам не хватало!